Поколения постарше ещё помнят Брайана Ино с макияжем и длинными волосами в составе глэм-рок группы Roxy Music, люди помладше знают уже лысого Ино, сидящего за пультом. За свою музыкальную карьеру длиной более сорока лет он успел не только популяризировать эмбиент и разработать новые техники звукозаписи, но также поразмышлять над вопросами искусства в целом. Далее — перевод его лекции, прочитанной 27 сентября 2015 года в рамках ежегодного цикла лекций имени Джона Пила: искусство как симулятор будущих возможностей, тренажёр воображения и способ синхронизации с меняющимся миром.
Размышляя над этой лекцией, я задумался о происхождении понятия «творческая индустрия». Как оно возникло? Мне кажется, я знаю ответ. Дело в том, что люди, занимающиеся искусством, постоянно пытаются выудить у правительства хоть немного денег, а лучший способ убедить их дать вам денег — это сказать, что вы — индустрия. Ведь если вы индустрия, это означает, что вы — часть экономической системы, а следовательно, результат вашей работы имеет числовое выражение — например, вклад в рост ВВП или количество созданных рабочих мест.
Тем не менее, склонность выражать всё в числах очень опасна для искусства, ведь она порождает взгляд, будто всё, что невозможно выразить таким образом, — бесполезно. Так появляется мнение, что наука, технология, инженерное дело и математика, важны, потому что они способствуют росту ВВП, тогда как искусство — это не более чем развлечение, излишество; что-то, чем можно заняться для расслабления после тяжёлого дня на настоящей работе. И даже если искусства важны, заниматься ими — не дело государства, ведь они настолько непредсказуемы, что их невозможно контролировать или развивать. Мне кажется, именно такой подход породил это новое представление об искусстве как отрасли экономики. В этой связи я хочу рассмотреть два вопроса: во-первых, является ли искусство излишеством? И если да, то может ли оно дать нам нечто большее? И во-вторых, возможно ли создать благоприятные обстоятельства, при которых бы искусство процветало? Чтобы ответить на эти вопросы, я должен начать издалека. Прежде всего, мне кажется, что мы должны пересмотреть наше представление об искусстве и его роли в нашей жизни. На данный момент в этой области царит полная неразбериха. Если спросить двадцать учёных, в чём заключается задача науки, то все они дадут примерно тот же ответ: что-то насчёт более глубокого понимания мира. Если же спросить двадцать творческих людей, в чём заключается задача искусства, почти все ответят по-разному. Получается, что в основе нашей деятельности лежит явление, природа которого нам толком не ясна.
Что же мы делаем, когда создаем и потребляем искусство?
Для начала я попробую сделать очень рискованную вещь: дать определение культуре. В прошлом люди неоднократно пытались это сделать, но терпели неудачу. Поэтому моё определение культуры будет довольно узким. Оно звучит так: культура — это все виды искусств. В то же время моё определение искусства будет очень широким:
Искусство — это всё, что необязательно делать.
У нас есть определенные базовые потребности, но нам недостаточно просто удовлетворять их — мы стремимся стилизовать и украшать все, что мы делаем. Например, чтобы выжить, нам необходимо есть. Но при этом вовсе необязательно изобретать колбасный рулет или норвежский омлет. Нам необходимо одеваться. Но вовсе необязательно создавать платья как Диор или Шанель. Нам также необходимо двигаться. Но необязательно двигаться в ритме румбы, танго, чарльстона или тверка. Далее, общение. Нам всем необходимо общаться между собой, потому что мы люди и живём вместе. Но мы делаем гораздо больше. Мы пишем эпические поэмы, популярные песни и симфонии.
Всей нашей деятельности свойственна высокая степень стилизации.
Для нас очень важно не только то, что мы делаем, но и как мы это делаем. Люди часто говорят: «Я бы никогда в жизни это не надел» или «Не думаю, что смог бы прожить без моей коллекции дисков». В какой цвет покрасить волосы? Это настоящая дилемма. Никто из нас не носит случайную одежду или стрижку. Люди проводят много времени, размышляя о том, как стилизовать себя. И я хочу показать, что всё это — часть того широкого определения искусства, которое я привел ранее. Вот список вещей, которые оно включает:
симфонии,
парфюмерия,
спортивные машины,
граффити,
вышивка,
памятники,
татуировки,
сленг,
китайская керамика,
пудели,
штрудели,
натюрморт,
кроватные шишечки,
операции по увеличению груди.
Все эти вещи необязательны в том смысле, что мы могли бы прожить и без них, но мы не хотим. Поэтому возникает вопрос: почему это так важно? Почему мы это делаем? И не только мы, относительно обеспеченные люди — все известные нам народы тратят большую часть своего свободного время на стилизацию и наслаждение стилизациями других людей.
Зачем всё это? Что мы на самом деле делаем?
Давайте посмотрим на детей. Они часто говорят что-то вроде: «Давай представим, что эта палка может превращаться в лягушку» или «если ты направишь на меня горлышко бутылки, то я больше не смогу летать». Дети любят воображать и играть в игры, и проводят за этими занятиями почти всё свободное время. Все мы интуитивно понимаем, что детские игры важны. Мы также знаем, что, если не позволять детям играть, они не смогут развиваться должным образом.
Воображение — это, возможно, главное умение человека. Именно оно отличает нас от всех остальных существ. Сейчас нам известно, что способность остальных животных к воображению очень ограничена по сравнению с нашей. Мы можем воображать несуществующие миры — и не только миры, но и происходящее в них. Мы можем прокручивать в голове разные сценарии развития событий. Это позволяет нам, помимо прочего, испытывать эмпатию. Эмпатия — это способность чувствовать, каково быть в шкуре другого человека. Она возможна только при условии наличия способности к построению миров. Дети начинают строить миры очень рано. Таким образом они тренируют великий дар воображения. Можно даже сказать, что так они становятся людьми.
Интересно, что бы произошло, если бы мы позволили детям продолжать играть, вместо того, чтобы отправлять их в школу и заставлять учиться?
Но вернемся к идее о том, что игры учат людей воображать. Воображая другие миры, мы на самом деле думаем о том, каким мог бы быть наш собственный. Благодаря этому у нас есть мосты, футбольные команды, свадьбы, правительства, партии и так далее.
Так вот, я считаю, что становясь взрослыми, мы продолжаем играть, только зовём это искусством. И тот длинный список (который можно было бы продолжать до бесконечности) я составил потому, что хотел показать, что все эти вещи — от самых «возвышенных» (вроде симфоний) до самых повседневных (вроде украшения тортов или окрашивания ногтей) — это одно и то же.
Дети учатся посредством игры, а взрослые играют посредством искусства.
В своей книге «Жажда хаоса: Биология, поведение и творчество» американский теоретик эстетики Морс Пекхам пишет, что искусство дает нам возможность пережить конфликты и проблемы воображаемого мира, тем самым помогая справиться с проблемами и конфликтами мира реального. Я бы пошёл ещё дальше и сказал, что искусство также дает возможность пережить радости и свободы воображаемого мира, тем самым помогая обрести их в мире реальном. Однажды в автобусе я подслушал, как две женщины обсуждали мыльную оперу, в последней серии которой оказалось, что одна из героинь — лесбиянка, хотя раньше никогда не проявляла подобных наклонностей. Обе женщины нашли такой поворот не только неожиданным, но и забавным. Слушая их разговор, я вдруг понял, что благодаря этому произведению искусства, они могли обсудить данный вопрос беспристрастно и с юмором; если бы речь шла об их дочери, тётушке или об одной из них, это было бы невозможно. Тогда мне пришло в голову, что одна из функций искусства — здесь я по-прежнему использую слово «искусство» в очень широком смысле — предоставлять возможность переживать самые разные чувства в безопасных обстоятельствах.
Если вы видите в галерее шокирующую картину, вы в любой момент можете уйти. Если вы слышите ужасную радиопьесу, вы в любой момент можете выключить звук.
Искусство предоставляет безопасную обстановку для переживания сильных и потенциально опасных чувств.
Вы решаетесь испытать их именно потому, что знаете: в любой момент можно остановиться. Искусство выполняет роль некоего симулятора.
У американского историка Уильяма Макнилла есть замечательная книга, которая называется «Вместе сквозь время: Танцы и обряды в истории человечества». Речь в ней идёт об удовольствии, которое люди получают от танца, марша, карнавала и прочих занятий, подразумевающих синхронные действия многих людей. Читая эту книгу, я подумал о двух женщинах в автобусе. Можно сказать, что, обсуждая мыльную оперу, они синхронизировали свои умы.
Мы живём во время больших перемен и вынуждены постоянно адаптироваться к изменяющимся обстоятельствам. Каждый из нас имеет свой ограниченный набор знаний: кто-то осведомлён о происходящем в мире машин, кто-то — о происходящем в мире медицины, кто-то — в мире математики, кто-то — в мире моды. Но никто из нас не разбирается одновременно во всём. Все мы нуждаемся в средстве, позволяющем оставаться в курсе происходящего. Я считаю, что именно эту роль играет культура.
Культура — это коллективный ритуал, в котором мы все вместе участвуем.
Все мы — не только так называемые люди искусства, но и все люди в обществе — генерируем масштабный диалог, который зовём культурой. Вот почему искусство должно существовать независимо от его вклада в ВВП.
Но как возникают идеи? Как возникает искусство?
Возникает ли оно из ничего, как думают романтики, воображающие, что люди вроде Бетховена имеют в голове готовые симфонии, которые однажды вырываются наружу благодаря какой-то божественной силе? Я так не думаю.
Около двадцати пяти лет назад я побывал на выставке русской авангардной живописи периода, который я особенно люблю и в котором, как я считал, достаточно хорошо разбираюсь. На этой выставке были представлены работы ста пятидесяти художников, включая такие большие имена, как Кандинский, Татлин и Родченко. Но примерно о семидесяти художниках я никогда раньше не слышал. А они были очень хороши. Мне это показалось очень странным. Я решил, что в тот период, должно быть, происходило много всего, и разница между теми, чьё имя осталось в истории, и теми, кто оказался забыт, была очень невелика. Но как это произошло? Почему то время было настолько богатым на хорошее искусство? Я начал читать об этом периоде в истории России.
Оказалось, что одной из причин было наличие значительной поддержки. В то время было много коллекционеров (но и много приживал) и много галерей, которые соревновались за лучших молодых художников. У многих были роскошные апартаменты, в которых художники могли встречаться и устраивать вечеринки, или пустые квартиры, где можно было организовывать выставки. Эти благоприятные условия способствовала возникновению большого количества первоклассных произведений искусства.
Я назвал такие благоприятные условия словом «сцений».
Если гений — это талант отдельного человека, то сцений — это талант целого сообщества.
В истории есть множество примеров великих сцениев. Например, тот период эпохи Возрождения, когда жили Рафаэль, Микеланджело и да Винчи. В британской поп-культуре тоже были периоды, когда наличие талантов совпадало с наличием возможностей.
Культуру можно сравнить с экосистемой. В экосистеме нет более важных или менее важных частей. В ней нет иерархии. Мы привыкли, что системы организованы по уровням: важное вверху, менее важное внизу. Но в экосистеме все элементы взаимосвязаны и взаимозависимы. Если изменить что-то в одном месте, коллапс может произойти совсем в другом. Культура — именно такая система.
Новые идеи формулируются отдельными личностями, но генерируются сообществами.
Мы привыкли прославлять отдельных личностей, но забываем о сообществах, которые стоят за ними. Чтобы наглядно показать, как это происходит, я приведу в качестве примера мою собственную историю. Когда мне было одиннадцать лет, я получил стипендию и начал обучение в католической средней школе, которая выделяла несколько мест для талантливых ребят из рабочих семей. Потом я поступил в художественное училище, которое было бесплатным. Там я провёл пять бесценных лет. Закончив училище, я пополнил ряды безработных и стал получать пособие. Этот период был очень важным в моей жизни. Я решил жить на пособие так как боялся, что, однажды начав работать, уже никогда не смогу выбраться. А я хотел быть музыкантом. Я продолжал жить на пособие, и в один прекрасный день мне посчастливилось встретить Roxy Music. Затем мне повезло ещё раз, когда Джон Пил пришёл на один из наших ранних концертов. Так наши песни оказались на радио. Журналист по имени Ричард Уильямс услышал их и написал о нас большую статью. Без этих людей мы бы никогда не стали известными, ведь на тот момент у нас не было ни менеджера, ни поклонников. В тот период мне также очень помогли служба здравоохранения и общественная библиотека — институты, основанные много лет назад людьми, имевшими идеалистические взгляды на социальную инженерию.
Джон Рит основал BBC с мыслью о том, что независимая служба новостей будет полезна всей стране. Система стипендий и грантов возникла благодаря щедрости и дальновидности основателей школ. Пособие по безработице появилось, потому что кто-то решил, что в богатом обществе не должно быть нищих людей. Все эти аспекты социальной инженерии возникли совсем недавно и были проявлением альтруизма по отношению к будущим поколениям.
Мы вступаем в новую эпоху, переходя от эры дефицита, когда экономика была основана на борьбе за ресурсы, к эре изобилия и сотрудничества.
Мы уже достигли высокого уровня продуктивности, и он будет продолжать расти по мере повышения уровня автоматизации и роботизации. Следовательно, скоро наше участие в производственном процессе больше не будет необходимым. В то же время, поскольку мы будем жить в мире постоянных перемен, нам придётся научиться идти в ногу со временем. Чем же мы будем заниматься? Я думаю, что мы будем посвящать всё свое время искусству — не только профессионалы вроде меня, но все люди.
В будущем мы все будем вовлечены в непрерывный процесс синхронизации умов, нахождения точек соприкосновения и создания новых миров.
Уже сейчас есть несколько интересных общественных инициатив, которые служат предвестниками будущего. Одна из них — это безусловный базовый доход: идея, что каждый должен получать зарплату независимо от того, есть ли у него работа. Этот подход позволит нам одним махом победить бедность. Ещё одна подобная инициатива — это программное обеспечение с открытым исходным кодом, который любой желающий может изменить. Один из примеров такой программы — операционная система Linux, используемая во многих суперкомпьютерах. Wikipedia — ещё один пример того же принципа.
Ещё двадцать лет назад подобные инициативы казались немыслимыми, и они бы никогда не возникли при экономической системе предыдущих двух столетий. Но сегодня обстоятельства требуют учиться альтруизму.
Ситуация, когда одна маленькая часть мира намного богаче всех остальных, не может продолжаться.
Нельзя и дальше так жить и ожидать, что другие не захотят отобрать часть нашего богатства. Мы должны переосмыслить наши взгляды на устройство мира, а это коллективный процесс, который требует наличия эффективных механизмов обмена.
Вот почему пришло время начать рассматривать культуру не как излишество,
а как необходимость.
Напоследок я хотел бы процитировать отрывок из замечательной книги Барбары Эренрейх под названием «Уличные танцы: История коллективного веселья», в котором автор рассказывает о своей поездке в Бразилию.
«Ученики школы самбы, преисполненные достоинства и несомые своим собственным ритмом, протанцевали к песчаному берегу. Их лица выражали одновременно усталость и религиозный экстаз. Юноша с кожей цвета латте, танцующий позади музыкантов, задавал ритм. Кем он был в повседневной жизни? Банковским служащим? Официантом? Здесь, в своём восхитительном костюме из перьев, он был принцем, мифологическим персонажем. Возможно, даже богом. Здесь, всего на несколько мгновений, единственными различиями между людьми были шутливые роли, выбранные ими для карнавала. Когда они достигли дощатого настила, к танцу по одному начали присоединяться посторонние наблюдатели. Им не нужно было ни приглашения, ни даже алкоголя, чтобы снять привычные ограничения поведения городских жителей. Выступление школы самбы переросло в массовый танец, а массовый танец — в спонтанный фестиваль, у которого не было ни религиозного подтекста, ни идеологического посыла — только желание отпраздновать чудо нашей совместной жизни на этой планете».
©Brian Eno