Одиссея Лоренса Даррелла началась у подножия Гималаев, неподалёку от Непала. Он успел пожить в Греции, Египте, Аргентине, Югославии, Ливане и на Кипре, попробовал себя в роли дипломата, учителя, пресс-атташе, пианиста, гонщика и полицейского, писал романы, стихи, сатиру, эссе и путевые заметки. Жемчужина его творчества — тетралогия «Александрийский квартет» — принесла ему всемирную славу и две номинации на Нобелевскую премию, которую он не получил из-за крайне витиеватого стиля и обилия эротических сцен.
О жизни вдали от родины:
«Как же невыносимо с рождения говорить на одном языке, а в повседневной жизни пользоваться другим! Объясняться в любви на греческом или базовом английском вместо полноценного и жить с женой-француженкой, общаясь на ломаном французском, — крайне изнурительно. На самом деле, я — англо-индиец; мои утраченные корни остались где-то возле Дарджилинга. Как и Киплинга, меня оторвали от родной земли и в возрасте двенадцати лет запихнули в английскую частную школу. Я до сих пор пытаюсь заполнить образовавшуюся брешь. Посмотрите, что случилось с беднягой Киплингом. Ему стоило огромного труда выбросить из головы Кима — и какие ужасные книги он начал писать после того, как был проглочен английским левиафаном и превратился в общественного деятеля. Это самая настоящая трагедия! Расставание с Родиной нанесло ему глубокую травму. Его настоящим домом была Индия. Мой дом тоже там. Вот только я не выношу тараканов».
О своих профессиях:
«После того, как меня не приняли в Кембридж, я некоторое время играл на пианино в лондонском ночном клубе до тех пор, пока нас не накрыла полиция. Затем я работал агентом по недвижимости и собирал ренту, и однажды меня сильно покусали собаки. Я перепробовал всё — включая даже службу в ямайской полиции. Меня подтолкнула к писательству полная профнепригодность. Нет, разумеется, я всегда хотел быть писателем. Я даже кое-что писал, но не мог ничего опубликовать, так как получалось очень плохо. Мне кажется, современные писатели учатся намного быстрее. Я же в молодости мог писать ничуть не больше, чем летать».
Об опыте писателя:
«Многие представляют себе писателя как человека с богатым и разнообразным опытом. Это большое заблуждение. В действительности, писатели близоруки, как кроты; а когда ограничиваешь поле зрения лишь собственными интересами, то знаешь о жизни крайне мало. Звучит парадоксально, но я считаю, что это правда. Развитие своих дарований одновременно ведёт и к усугублению изъянов. Один из моих главных изъянов — это дефект зрительной памяти. К примеру, я не помню ни одного вида диких цветов, о которых я так восторженно пишу. Я каждый раз должен искать их в справочнике. Дилан Томас однажды сказал, что поэты способны распознать только два вида птиц — дрозда и чайку; остальных он тоже должен был искать в справочнике. Так что я в этом не одинок».
О зарабатывании на жизнь писательством:
«Зарабатывать писательством — это всё равно что пытаться заработать на жизнь, играя на скачках. Для мелкого буржуа, который до смерти боится погрязнуть в долгах, это наиболее рискованный образ жизни. Понятия не имею, как меня угораздило в это ввязаться. Я мечтаю о комфорте стабильной зарплаты с вычетом налогов и блаженстве уверенности в своём финансовом положении. Я чувствую себя, как крупье — я никогда не знаю, сколько заработаю, а сколько потрачу. Если бы я только мог найти более простой способ зарабатывать на жизнь! Самое ужасное, что я ненавижу романы — терпеть не могу их писать и никогда их не читаю. В действительности, я — несостоявшийся поэт. Но я вынужден был писать романы, чтобы прокормить семью».
О поэзии:
«Поэзия — бесценная госпожа. Ведь поэзия — это прежде всего форма; а секрет ремесла — в умении её соблазнить. Можно иметь лучшую аппаратуру в мире, но в итоге необходимой оказывается очень простая и чувствительная вещь — что-то вроде лассо. Писать стихи — всё равно что пытаться поймать ящерицу так, чтобы она не потеряла хвост. Когда я был ребёнком, у нас в Индии были большие зелёные ящерицы, которые отбрасывали хвосты от одних криков или звуков выстрелов. В целой школе был только один мальчик, который умел очень мягко подобраться к ящерице и поймать её целой и невредимой. Никто не знал, как ему это удавалось».
О форме:
«Форма представляет для меня главный интерес. Возможно, дело в том, что мне недостаёт характера. А, возможно, это признак второсортного таланта. Но нужно смотреть правде в глаза. Не имеет большого значения, какой у человека талант — первого сорта, второго или третьего; важно понять свой уровень, а затем достичь максимум возможного с имеющимися способностями. Бессмысленно стремиться к тому, что находится за пределами досягаемости, равно как безответственно пренебрегать наличествующими качествами. Мне не слишком интересен человек искусства. Я лишь пытаюсь посредством него стать счастливым человеком, что намного сложнее для меня. Я нахожу искусство лёгким, а жизнь трудной».
О своём вкладе в роман:
«Теория относительности как философская концепция показала мне новые возможности. Я применил эту теорию к человеческой жизни и проблеме человеческой судьбы. В «Александрийском квартете» я совершенно осознанно стремился заменить линейное время континуумом. И я сделал это по формуле, с той лишь разницей, что вместо чисел и алгебраических знаков я использовал персонажей. Если судьба находится в центре моих четырёх романов, то это потому, что вопрос относительности — это, в сущности, вопрос каузальности, а если перенести каузальность на уровень человека, то получим судьбу.
Представьте, что вы держите в руках фотоаппарат. Вы фотографируете пейзаж; затем делаете два шага вперёд и фотографируете ещё раз; ещё два шага вперёд, ещё одно фото. Вы получаете три негатива. Наложите их друг на друга — и вы недалеко уйдёте от романа в энной степени. Мой маленький эксперимент с романом был уникален в этом отношении. Писатель должен обитать в космологии своего времени, поэтому моя вселенная основана на теории относительности».
О искусстве и человеке искусства:
«Тема искусства — это тема самой жизни. Наша ошибка — это неестественное разграничение между простыми людьми и людьми искусства. Человек искусства всего лишь находит то, что доступно каждому человеку, и демонстрирует это как некое подобие чучела, дабы показать остальным людям, на что они способны».
О психологии:
«Я отдаю себе отчёт в том, что из меня никудышный психолог, поэтому я всегда держу книгу Юнга в левой руке и книгу Фрейда в правой. После Фрейда стало невозможным написать такое произведение как „Гамлет“. Даже если его теории насчёт Гамлета совершенно ошибочны, их влияние настолько распространилось, что, садясь за написание современного „Гамлета“, невольно останавливаешься и говоришь себе: „Нет, мам, так не пойдёт!“».
О йоге:
«Я впервые познакомился с йогой в Индии. Именно йога помогла мне бросить курить. Когда-то я выкуривал по три пачки в день, но после восьми лет занятия йогой мне наконец удалось избавиться от этой привычки. К тому времени я перепробовал всё: я делил табак пополам, курил только чужой (это верный способ потерять всех своих друзей), но ничто не помогало. Я был в отчаянии. Затем в один прекрасный день я начал стоять на голове и делать дыхательные упражнения, и тяга к табаку покинула меня. Курение беспокоило меня намного больше, чем употребление алкоголя. Был период, когда я порядочно налегал на джин, и меня самого это пугало. Однако благодаря йоге я довольно легко завязал с джином и виски. В то же время, я не одержим йогой. Когда ко мне приезжает брат, мы иногда бодрствуем всю ночь, напиваемся, и я не занимаюсь йогой. Но я всегда возвращаюсь на путь истинный. Это не религия — просто огромный соблазн и удовольствие. Но чтобы извлечь из йоги максимум пользы, необходимо также практиковать медитацию. Иначе это превращается в шведскую гимнастику — можно с равным успехом заниматься регби. По правде сказать, это настолько необъятная тема, что невольно чувствуешь себя ничтожным. Думаю, то, что я называю своей йогой — корчиться на полу, стоять на голове и так далее, заставило бы мудрецов лопнуть от смеха. Хатха-йога не слишком важна; это — примитивная йога. Высшая йога — это раджа-йога. Но если бы я занимался ею, то никогда бы не написал и страницы, поскольку она очень далека от искусства».
О разнице между Западом и Востоком:
«Западная философия дала нам атомную бомбу и тому подобные замечательные вещи. Однако я вполне допускаю, что мы могли получить её и от Востока, потому как они там наверняка предавались тем же отвлечённым интеллектуальным упражнениям, что и мы. Индия, без сомнения, виновата не меньше остальных. Но основополагающая разница между восточным и западным подходами состоит в понятии об эго. Примечательно, что за последнее время западные физики расщепили атом, а психологи разрушили представление об эго как устойчивой структуре. Это открыло путь к исцелению и принятию, что очень близко к идеям йоги. Мне кажется, что обе системы приближаются к точке пересечения, в которой Восток сможет наконец получить канализацию, а мы сможем обрести покой. Лично я настроен очень оптимистично».
О смерти:
«Смерти не существует — это всего лишь одна из интеллектуальных абстракций. Мы всё испортили своим ограниченным подходом. Согласно восточному взгляду, жизнь непрерывна, тогда как согласно западному, она заканчивается остановкой дыхания и адским пламенем. На Западе мы живём жизнью, привязанной к отсчёту времени. Поэтому смерть для нас начинается с зачатия».
Этот текст был изначально опубликован на сайте «Батенька, да вы трансформер» — вот здесь.