Миф о прогрессе — один из господствующих мифов современности. Как и многие светские идеи, идея о прогрессе в ходе истории позаимствована из христианства с его догматами о борьбе добра со злом и спасении в конце времён. Адепты прогресса мнят, будто сами олицетворяют прогресс, поэтому могут говорить от имени всего человечества. Это неизменно порождает прозелитизм и насильноое насаждение «единственно верного» порядка.
Приверженцы религии человечества считают, что она отличается от религий прошлого. Они полагают, будто отвергнув монотеизм, преодолели и монотеистическое мировоззрение. Но отказ от монотеистической веры ещё не означает освобождение от монотеистического мышления. Вера в постоянное совершенствование человечества — главный догмат современного гуманизма. Однако будучи отделён от монотеистической религии, он оказывается не столько ложным, сколько бессмысленным.
Для древних греков и римлян единственной закономерностью в истории было возникновение и исчезновение цивилизаций — ритм, аналогичный тому, который наблюдается в природе. Они не рассчитывали на постоянное улучшение. В течение некоторого времени цивилизация может развиваться, но рано или поздно процесс остановится, а затем повернёт вспять. Данный цикл укоренён в несовершенстве человека и не может быть преодолён. А вмешательство богов делало мир людей ещё более непредсказуемым и опасным.
Некоторые древние историки описывали события без отсылки к божественному вмешательству. У греческого историка Геродота, писавшего в V веке до н.э., боги наказывают за проступки (например, осквернение храмов), но не влияют на ход событий. Последователь Геродота Фукидид также описывал исторические события, не упоминая о богах. «История Пелопоннесской войны» — это описание череды трагедий, в которых человеческие воля и разум сводятся на нет архетипическими человеческими изъянами. Фукидида называют отцом «научной истории». Однако для него не существовало никаких исторических законов, лишь человеческая глупость.
К циклическому представлению об истории в Европе снова вернулись в эпоху Возрождения. Флорентийский историк Никколо Макиавелли не опровергал христианскую веру, а выходил за пределы христианского мышления. Государь должен быть готов на преступление ради спасения республики, считал он; чтобы восторжествовала добродетель, государь должен практиковать порок. Идея о том, что человеческая добродетель не умножается с течением времени, оказалась неприемлемой для современников Макиавелли, как и для большинства светских мыслителей.
До возникновения христианства циклический взгляд на историю принимался почти всеми. Когда в Европе XVIII века религию начали вытеснять светские культы, христианский миф о спасении посредством истории не был отброшен, а приобрёл новую форму. История о спасении благодаря божественному провидению была заменена историей о прогрессе благодаря коллективным усилиям человечества. Подобный взгляд не мог сформироваться на основе политеистических религий, согласно которым у людей всегда будут разные цели и ценности.
Прогресс, христианский миф
Современная вера в прогресс началась с изменений в христианском мышлении. Объявив о своём превосходстве над всеми языческими религиями, христианство сделало новый порядок доступным для всех. На протяжении большей части истории христианства считалось, что мир преобразится, когда Иисус вернётся, и на земле установится Царство Божие. В ходе битвы с силами тьмы, которые правят миром, зло будет уничтожено, и воцарится новый порядок. Этот апокалиптический миф породил средневековые милленаристские двжиения — массовые восстания против церкви и государства, вдохновлённые верой в скорое наступление конца света.
В период Реформации и постмилленаризма XVII века данный миф уступил место другому, в центре которого стоял человек. На смену вере в уничтожение зла в конце времён пришла вера в то, что зло можно постепенно победить в ходе истории. Иисус по-прежнему должен был вернуться и царствовать над миром, но только после того, как мир усовершенствуют люди. Этот христианский миф лёг в основу мелиоризма — идеи о том, что мир можно постепенно улучшить. В отличие от древнего представления о том, что всё приобретённое в ходе истории будет со временем утрачено, современный неохристианский миф о прогрессе постулирует возможность кумулятивного улучшения человеческой жизни.
Эта светская религия имеет ещё один важный аспект. Гностицизм стал частью религии человечества благодаря вере в то, что спасение достигается через приобретение особого знания. В классической философии древнего мира это было мистическое знание, приобретённое посредством созерцания. Позже им стало знание, приобретённое благодаря науке. В обоих случаях считалось, что знание помогает победить зло.
Современный миф о прогрессе родился в результате слияния христианства с гностицизмом.
Хоть современный мелиоризм и считается укоренённым в науке, идея о постепенном совершенствовании цивилизации не является фальсифицируемой гипотезой. Будь это так, от неё бы уже давно отказались.
Для тех, кто верит в прогресс, любой шаг назад — это лишь временная неудача на пути к лучшему миру. Однако если взглянуть на историю непредубеждённо, трудно обнаружить в ней тенденцию к улучшению. Триумф христианства обернулся почти полным уничтожением классической цивилизации. Библиотеки, музеи, храмы и статуи массово сносились и осквернялись. Свободы людей постоянно ущемлялись. Хоть в языческом мире и не было ничего, напоминающего акцент на личной свободе, плюрализм принимался как данность. Религия не была вопросом веры, поэтому никого не преследовали за ересь. Сексуальность не демонизировалась, а гомосексуальность не клеймилась. Женщины хоть и были подчинены мужчинам, всё же были более свободными, чем при христианстве.
Сегодня все убеждены, что современная цивилизация лучше предыдущих. Нам постоянно напоминают о том, что в период Средневековья и раннего Нового времени люди страдали из-за войн и религии. Однако религиозное насилие не прекратилось с наступлением современности. После Великой французской революции Европу и многие другие страны мира охватили революции и войны, спровоцированные светскими религиями вроде якобинизма, коммунизма, нацизма, фашизма и воинствующего либерализма. В XXI веке ещё одним источником религиозного насилия стали исламистские движения, в которых фундаменталистские течения ислама смешались с идеями, позаимствованными из ленинизма и фашизма.
Рабство и пытки действительно когда-то были частью общества. Однако они никуда не исчезли. В ХХ веке массовое рабство существовало в нацистской Германии, Советском Союзе и маоистском Китае. В так называемом халифате, установленном ИГ в некоторых частях Ирака и Сирии, проводились аукционы рабов, которые рекламировались на Facebook. Торговля людьми процветает во многих странах мира. Пытки снова стали нормой. Запрещённое в Англии в XVII веке, а в материковой Европе императрицей Марией-Терезией из династии Габсбургов в конце XVIII, применение пыток снова было одобрено ведущей демократией мира в ходе вторжения в Ирак.
Зло прошлого возвращается под новыми именами.
История не подразумевает прогресса. Развитие науки не влечёт за собой прогресс в этике, политике, философии или искусстве. Несмотря на умножение знаний, люди не становятся более разумными, чем раньше. Приобретения цивилизаций утрачиваются через несколько поколений.
Данный факт, считавшийся очевидным в древнем мире, современные светские гуманисты не в силах ни принять, ни даже постичь. Человечество шаг за шагом движется вперёд, говорят они; путь к лучшему миру будет долгим и трудным. Однако они забывают, что приобретения в этике и политике недолговечны.
Преподнося историю человечества как историю прогресса, светские мыслители льстят самим себе, полагая, будто олицетворяют прогресс, о котором говорят. Тем самым они подтверждают тот факт, что они унаследовали своё мировоззрение от монотеизма. Лишь с появлением христианства появилась история человечества. Прежде единой истории не существовало; были лишь отдельные истории — история евреев, история греков, история римлян и так далее.
Современные мыслители утверждают, что наличие истории всего человечества — это признак прогресса. Однако вместе с христианским универсализмом возникла нетерпимость, которую затем унаследовали светские последователи христианства. Неохристиане считают, что любой образ жизни, который не вписывается в нарратив прогресса, является отсталым и заслуживает места на задворках истории.
Как и христианский монотеизм, из которого он возник, светский гуманизм — это смесь еврейской религии с греческой философией.
По мнению Платона — предтечи гностицизма — наш мир является лишь завесой, за которой скрывается неизменная духовная реальность. Библия подразумевает иной взгляд. Согласно Ветхому Завету, Бог сотворил мир и делает с ним всё, что пожелает.
Данные представления о мире подразумевают совершенно разные концепции спасения. Для тех, кто согласен с Платоном, люди живут в изгнании, а свобода состоит в преодолении иллюзии разделённости и временности. С точки зрения Библии, спасение — это не бегство от божественного произвола, а чудесное событие. Именно такое событие имел в виду Иисус, заявляя о наступлении Царствия Божьего. Спасённые должны были не слиться с вечным духом, а восстать из могил и вернуться к жизни в своём физическом теле.
Эти два взгляда, еврейский и греческий, не просто разные, а противоположные. Тем не менее, христианство с первого дня пыталось объеденить Афины с Иерусалимом. Христианский платонизм Августина был лишь первым из череды подобных проектов. Сами того не осознавая, светские мыслители продолжили эту тщетную затею.
Платон для народа
Влияние философии Платона на христианство видно на примере того, скольким Августин обязан Плотину. Августин прочёл труды мистика III века на латыни и перенял от него взгляд на отношения человека с Богом, который оказал влияние на христианство, а позже и на западное представление о человечестве.
Для Плотина Бог — это чистое бытие, недифференцированное и вневременное, тогда как объекты нашего мира эфемерны. Люди отделены от Абсолюта, который один только и существует в реальности. Спасение заключается в идентификации с Абсолютом, который Плотин вслед за стоиками называет Логосом, космическим принципом разума. Люди раскрывают свою истинную сущность лишь в слиянии с вечным Логосом.
В рамках этого подхода, спасение — это не событие во времени, а бегство из времени. Всё, что делает человека тем, кто он есть — воспоминания, эмоции, отношения — должно быть отброшено. Ничто здесь не указывает на то, что человечество может обрести спасение через историю.
В этом подходе нет места прогрессу. Однако философия платонизма смешалась — сначала у Августина, а затем и у других христианских мыслителей — с верой в то, что спасение осуществляется через исторический процесс воплощения Бога. Связующим звеном между этими двумя событиями стало представление о том, что Бог может достичь самосознания лишь создав множество душ и сопереживая их страданиям. Вместо того, чтобы созерцать собственное совершенство в вечности, Логос проявляет себя в истории.
Данную идею впервые сформулировал мистик-неоплатоник и христианский теолог Иоанн Скот Эриугена (ок. 815 — 877). Философия Плотина содержала вопрос без ответа. Если Абсолют самодостаточен, как возник мир теней, в котором живут люди? Ответ Эриугены состоял в том, что Абсолют должен был воплотиться во времени, чтобы обрести самосознание. Другими словами, Бог создал души людей, чтобы познать себя через них. То есть, человечество — не пятно на лице вечности, а зеркало для Духа. Бог сотворил мир людей, разделившись на бесконечное количество частей. История — это процесс воссоединения этих частей.
Данный взгляд стал одним из источников современной веры в то, что история подразумевает постепенный прогресс человечества. Идеи Эриугены оказали влияние и на немецкую философию. И Гегель, и Маркс считали историю процессом, посредством которого человечество достигает самосознания. Самосознающий Бог в их философии был заменён самообожествляющимся человечеством.
Таким образом, современная философия, согласно которой история — это процесс самореализации человека, является ответвлением теорий средневековых теологов. Гегель утверждал, что история носит разумный характер поскольку — вслед за Платоном и Плотином — верил в то, что мир является воплощённым Логосом.
Вера в то, что человечество творит историю, чтобы реализовать свой потенциал — это пережиток мистицизма.
«Человечество» не может делать ничего, если только вы не верите в то, что оно является инструментом в руках некоей высшей силы. В противном случае существуют лишь отдельные люди с общими потребностями и способностями, но разными целями и ценностями. Если отбросить метафизику, останется лишь человек и разные мировоззрения.
Марксовский взгляд на историю большим обязан философии платонизма, чем еврейскому мессианству. В своей некогда популярной «Истории западной философии» Бертран Рассел писал:
«Чтобы понять Маркса психологически, следует использовать следующий словарь:
Яхве — Диалектический материализм Мессия — Маркс Избранный народ — Пролетариат Церковь — Коммунистическая партия Второе Пришествие — Революция Ад — Наказание для капиталистов Тысячелетнее царство Христа — Коммунистическое общество
Термины слева дают эмоциональное содержание терминов справа, и именно это эмоциональное содержание, знакомое воспитанным в христианских или еврейских традициях, делает эсхатологию Маркса заслуживающей внимания».
Анализ Рассела не идеален. Он считал Маркса автором системы идей, получившей название «марксизм». На самом же деле Маркс не создавал никакой системы. Он изложил несколько взглядов, которые не согласуются ни друг с другом, ни с тем, что позже стало называться марксизмом. Условия, в которых он жил — переезды из одной страны в другую и постоянная нехватка денег — не позволяли ему работать над созданием системы. Даже его главные труды — тот же увесистый «Капитал» — так и остались незаконченными.
Политические взгляды Маркса не раз менялись в течение его жизни. В отдельные моменты 1840-х годов они имели много общего со взглядами антикоммунистов ХХ века (он считал коммунизм не только нереализуемым, но и нежелательным). В 1842 году он написал, что из-за распространения коммунистических идей «наши некогда процветающие торговые города пришли в упадок». А в 1848 году он отверг идею революционной диктатуры. В силу влияния Энгельса Маркс часто считается поклонником Дарвина. На самом же деле Марксу не нравилась теория естественного отбора на том основании, что объявляла прогресс человечества «чистой случайностью». Он отдавал предпочтение трудам французского этнографиста Пьера Тремо, утверждавшего, что «расовые различия» имеют биологическую основу (популярный в то время взгляд).
Маркс поддерживал многие популярные расовые стереотипы. В своём эссе «К еврейскому вопросу» он приравнивал иудаизм к ростовщичеству и вслед за Вольтером называл его «политеизмом множества потребностей».
Меняющиеся взгляды Маркса отражали предрассудки его времени и были тесно связаны с политической борьбой, в которой он участвовал. Он был основателем марксизма не более, чем Иисус был основателем христианства. Если у марксизма и был создатель, то им был Энгельс — не только соавтор Маркса, но источник его дохода. Финансовая зависимость Маркса от своего благодетеля мешала открытому обсуждению многих вопросов, по которым между ними не было согласия.
Условия жизни и склонность к смене взглядов не позволили Марксу создать систему идей. Однако у Маркса всё же был свой взгляд на историю, который он изложил во многих трудах. И Рассел был прав, говоря, что в основе этого взгляда лежал эсхатологический миф. Однако это был миф, позаимствованный скорее из платонизма, чем иудаизма. Марксовская философия истории — это христианская теодицея в обложке гуманистического мифа.
В мифологии Маркса Абсолют — это первобытный коммунизм, гипотетическое доисторическое состояние, когда люди жили, не зная конфликтов. Когда в конце истории достигается коммунизм, человечество возвращается к этому изначальному единству, но уже вооружённое самосознанием.
В своей книге «По ту сторону добра и зла» Ницше назвал христианство «платонизмом для народа». Данный упрёк в равной степени можно адресовать светскому гуманизму. Вера в то, что история имеет внутреннюю логику, подталкивающую человечество вперёд — это платонизм, изложенный на языке истории. Марксисты считают, что прогресс человечества обуславливается новыми технологиями и классовой борьбой, тогда как либералы считают главной движущей силой развитие знаний.
От Ницше до Айн Рэнд
Cветские мыслители, которые являются философами, скажут вам, что Ницше совершил «генетическую логическую ошибку» (склонность считать, что убеждения, основанные на ошибочных аргументах, сами являются ошибочными). То, что идея универсального морального закона происходит из религии, говорят они, ещё не означает, что от этой идеи необходимо отказаться вместе с религией. Однако если нет законотворца, имеет ли силу моральный закон? Люди не руководствуются единым моральным кодексом. А если вы не верите, что есть один конкретный кодекс, предписанный Богом, то вам не остаётся ничего иного, кроме как принять разнообразие моральных законов.
Здесь на сцене появляется призрак релятивизма. Если есть много моральных законов, спросите вы, как что-либо может быть истинным? Человеческие ценности не могут существовать в отрыве от человеческих потребностей и решений. Некоторые ценности универсальны — например, никто не хочет подвергаться пыткам или преследованиям. Однако универсальные ценности не образуют универсальную мораль, так как эти ценности часто противоречат друг другу. Согласны ли вы на расширение свободы в обмен на утрату безопасности? На мир в обмен на несправедливость? Когда люди делают выбор между противоречащими друг другу универсальными ценностями, возникают разные моральные законы. Тем, кто хочет иметь более надёжный источник морали, чем другие люди, следует обратиться к традиционной религии.
Во Франции, где атеисты более образованы, чем в англоговорящих странах, Ницше по-прежнему остаётся в центре дискуссий о религии. Жорж Батай развивал идею «сложного атеизма», в котором нет фиксированного набора ценностей. Французский философ Мишель Онфре признаёт ключевую роль Ницше в современном атеизме и пишет: «Ницше ввёл переоценку ценностей: атеизм — это не цель в себе. Можно покончить с Богом, но дальше что? Новая мораль, другая этика, немыслимые доселе ценности. Достичь атеизма и превзойти его — это труднейшая задача, которую до сих пор никому не удалось выполнить».
«Атеология» Батая ни к чему толком не привела, а новая этика Онфре — это лишь обновлённая версия утилитаризма Бентама. Но эти французские мыслители хотя бы признают проблему с атеистическими ценностями, а не просто производят ещё одну светскую версию христианской морали.
Учитывая, что Ницше — один из самых читаемых атеистов всех времён, его отсутствие в англоязычном атеистическом дискурсе довольно странно. Причём его игнорируют не потому, что он считается вдохновителем фашизма. Ницше критиковал национализм, высмеивал Прусское государство и лжедарвинизм, который стал господствующей немецкой идеологией. Он предпочитал религию Ветхого Завета религии Нового и презирал антисемитов — в том числе свою сестру Элизабет Фёрстер-Ницше, которая вышла замуж за антисемита, вместе с которым основала в Парагвае «арийскую колонию», о чём Гитлер упомянул на её похоронах. Однако Ницше не был не только фашистом, но и либералом. Возможно, он игнорируется именно поэтому.
В «Антихристианине» Ницше жёстко критикует христианство: «В христианстве инстинкты подчинённых и угнетённых выступают на передний план: именно низшие сословия ищут в нём спасения». Назвав христианство «религией рабов», Ницше вступил на зыбкую почву. Его версия истории зарождения христианства не слишком отличается от ортодоксальной, согласно которой Иисус набирал учеников из бедняков и изгоев. Ницше упускает из виду пропасть, разделяющую учение Христа и основанную Павлом религию.
Несмотря на то, что Ницше был убеждённым критиком христианских ценностей, сам он так никогда до конца и не отрёкся от них. Он вёл аскетический образ жизни и отказался от успешной академической карьеры ради жизни бродячего философа. Когда он в начале 1880-х годов жил в скромном гостевом доме в Генуе, остальные гости называли его il piccolo santo — «маленький святой».
Ницше был не только непримиримым врагом христианства, но и глубоко христианским мыслителем.
Как и христиане, которых он презирал, он считал, что человек нуждается в спасении. Без Бога, считал он, человечество обречено на «нигилизм» — жизнь, лишённую смысла. Нигилизма можно избежать, если люди смогут создать источник смысла, которым прежде служил Бог. Лишь немногие способны на подобный подвиг. Именно эти сверхлюди спасут человечество от бессмысленности существования. Ницшевский сверхчеловек играет роль Христа.
Влияние идей Ницше особенно сильно, когда оно отрицается. Пример — труды одного из самых влиятельных атеистических авторов прошлого века, Айн Рэнд.
Осуждая его философию как предательство разума, Рэнд решительно отвергала Ницше. Однако нет никаких сомнений, что его идеи повлияли на её мысль.
Айн Рэнд родилась в 1905 году в России, но покинула Советский Союз в возрасте 20 лет. Её первый опубликованный роман, «Мы, живые» (1936), беллетризованная версия её жизни в СССР, содержит несколько важных указаний на источники её более поздней философии. Главная героиня романа Кира Аргунова также пытается сбежать из Советского Союза, но ей это не удаётся, и она погибает. У Киры есть любовник-большевик, которым она восхищается не за его ценности и принципы, а за безжалостность, с которой он их отстаивает. Некоторые связанные с ним фрагменты были изъяты из последующих изданий книги.
В предисловии к американскому изданию, которое вышло в 1959 году, Рэнд объясняет, что перефразировала некоторые предложения, чтобы прояснить их значение, не меняя при этом их смысла. Однако Рэнд лукавила, заявляя, что изменения были несущественными. В первом издании содержатся следующие слова:
«Я презираю твои идеалы. Я восхищаюсь твоими методами. Если человек верит в свою правоту, ему не стоит тратить время на убеждение миллионов дураков — можно просто заставить их … Что такое народные массы, если не грязь, которую надлежит растоптать? Топливо, которое надлежит сжечь ради тех, кто этого заслуживает? Что такое народ, если не миллионы жалких, сморщенных, ничтожных душ, лишённых собственных мыслей, собственных грёз, собственной воли, которые едят, спят и послушно глотают слова, вложенные в их заплесневелые мозги?»
Здесь и во многих других трудах Рэнд резкое отрицание жертвенной этики христианства сочетается с готовностью принести в жертву множество человеческих жизней ради нескольких людей, считающих себя высшими существами.
Странные места в биографии и произведениях Рэнд проясняются, если принять во внимание идеи Ницше — точнее, их вульгаризированную версию. В этой связи очень показательно восхищение, с которым она отзывается в своих дневниках о Уильяме Хикмане, грабителе, который убил и расчленил 12-летнюю девочу, похищенную им ради выкупа. Хикмен кажется не самым подходящим кандидатом на роль сверхчеловека. Однако Рэнд одобряет приписываемые ему слова: «всё, что хорошо для меня, правильно». «Это самое лучшее выражение психологии настоящего мужчины, которое я когда-либо слышала», — пишет она.
Начиная с 1890-х годов и вплоть до революции 1917 года, почти каждый образованный человек в России так или иначе был знаком с идеями Ницше. Были ницшеанцы-христиане и ницшеанцы-язычники, ницшеанцы-большевики и ницшеанцы-царисты. Молодые люди были особенно восприимчивы к идеям Ницше, которые фигурировали в творчестве Александра Скрябина и Максима Горького. В юные годы Рэнд культурное влияние Ницше было огромным.
Однако интересно то, как Рэнд смешала свою версию идей Ницше с идеями Аристотеля и Джона Локка. Результат она назвала объективизмом. В 1957 году она выпустила свою библию — увесистую книгу под названием «Атлант расправил плечи», которая разошлась тиражом в миллионы экземпляров.
В этой книге ницшевский сверхчеловек, роль которого в романе «Мы, живые» играл большевик, воплотился в американском капиталисте Джоне Голте. Голт ожидает скоро краха капитализма и предлагает другим магнатам обрести спасение, присоединившись к тайному обществу под названием «Ущелье Голта», которое собирается в горах Колорадо.
Мало кто заметил, что «Атлант расправил плечи» — это римейк христианского мифа об апокалипсисе.
В этике Рэнд придерживалась радикальной версии рационализма, согласно которой мораль можно вывести из законов логики. Рассматривать её аргументы в пользу этого утверждения нет смысла, потому что они предельно глупы. Лучше сосредоточиться на проповедуемой ей этике. В трудах Рэнд ницшевский аристократический индивидуализм превратился в капитализм эпохи свободной конкуренции, а сверхчеловек — в предпринимателя, сетующего на налоги.
Согласно этике Рэнд, худший из пороков — это альтруизм. В книге «Добродетель эгоизма» (1964) она отвергает любую мораль, в основе которой лежит благополучие других людей. Единственной целью любого рационального человека, считает она, должно быть собственное благополучие.
Рэнд основала культ, строго регламентировавший каждый аспект жизни её последователей. Рэнд была заядлой курильщицей, поэтому её последователям также предписывалось курить. Она также использовала мундштук, и когда она обращалась к своей пастве, тысячи мундштуков двигались в унисон. Контролю подлежал и выбор брачного партнёра. Рэнд считала, что рациональные люди не должны связываться с нерациональными, и нет ничего хуже, чем брак, основанный исключительно на чувствах. Поэтому позволялись только браки между двумя приверженцами культа. В ходе свадебной церемонии супруги клялись Рэнд в верности, после чего открывали «Атлант расправил плечи» и читали произвольный фрагмент из «священного текста».
Рэнд высказывалась на самые разные темы, в том числе на тему того, какой танец самый лучший. По её мнению, танцы вроде танго были слишком инстинктивными, а танцы вроде фокстрота слишком интеллектуальными; и только один танец имел идеальное сочетание этих двух качеств — чечётка. Именно чечётка была тем идеальным сплавом дионисийской энергии и аполлонической гармонии, которое искал Ницше в своём первом значимом труде, «Рождение трагедии из духа музыки».
Кажется невероятным, что подобный культ мог иметь влияние. Однако самые безумные идеи часто оказываются самыми влиятельными. Псевдофилософия Рэнд сыграла роль в американской политике. В сочетании с христианским фундаментализмом она положила начало Движению чаепития. Один из лидеров этого движения, сенатор Рэнд Пол — одновременно горячий поклонник Айн Рэнд и католик. А бывший председатель Совета управляющих Федеральной резервной системы США Алан Гринспен и вовсе был членом культа Рэнд.
Несмотря на всю свою абсурдность (а, может, и благодаря ей), пропагандируемая Рэнд версия атеизма стала одной из самых популярных во второй половине ХХ века. Однако наиболее важный вклад Рэнд — в том, что она продемонстрировала протеевскую природу атеизма.
Среди современных атеистов есть индивидуалисты вроде Рэнд, социалисты вроде Маркса, либералы вроде Милля и фашисты вроде Морраса. Одни из них прославляют альтруизм вслед за Огюстом Контом, а другие отвергают его вслед за Айн Рэнд. Все они убеждены, что стоят на стороне человечества, однако человечество, прогрессу которого они предположительно содействуют — это лишь плод их воображения.
Древние атеисты были скромнее. Эпикурейцы, например, считали высшим благом наслаждение жизнью и душевный покой и стремились оградить себя от тревог, присущих большинству людей. Первые строки второй книги поэмы Лукреция «О природе вещей» выражают равнодушие, с которым эпикурейцы относились к человечеству:
Сладко, когда на поверхности моря, взволнованной ветром, С берега ты наблюдаешь большую опасность другого; Не потому, что чужая беда тебя радует сильно, А потому, что приятно себя вне опасности видеть. Также приятно смотреть на могучие подвиги брани, Стоя вне поля сраженья, на месте вполне безопасном.
©John Nicholas Gray
Оригинал можно почитать тут.