Спиноза верил в разум как инструмент познания трансцендентного, Шестов отрицал разум и превозносил веру, а Шопенгауэр стоял на позициях иллюзорности бытия. Эти очень разные взгляды привели троих мыслителей к одному и тому же — отрицанию реальности, из оков которой необходимо освободиться.
Мистический атеизм Артура Шопенгауэра
Тогда как Ницше кричал о смерти Бога на каждом углу, Артур Шопенгауэр похоронил Бога незаметно. Он не горевал по поводу кончины Всевышнего. В отличие от своего непостоянного последователя, он без малейшего сожаления оставил монотеистическую религию позади. Шопенгауэр родился в 1788 году в городе Данциг. Его отец был волевым человеком, однако страдал от приступов тревоги и покончил с собой; его мать была очень умной женщиной, написала несколько интересных романов и основала влиятельный салон. Несмотря на то, что он воспитывался в христианской семье, в Шопенгауэре не было ни грамма набожности. Если он и был религиозен, то его религией была музыка.
Именно в музыке он находил намёки на сферу, лежащую за пределами мира людей, и пришёл к убеждению, что истинная природа вещей невыразима. Слова не могут передать реальность, лежащую за меняющимися формами. Однако то, что нельзя описать словами, можно сыграть или спеть. Музыка для Шопенгауэра была выражением не христианского Бога, а состояния чистого бытия. Чтобы оно проявилось, с христианским Богом нужно было покончить.
Шопенгауэр был убеждён, что источник всех человеческих бед — это воля, непрестанное, неудовлетворимое желание, которое движит всем живым. Каждый, кто осознаёт эту истину, считал он, неизбежно отречётся от мира и погасит в себе желания. Однако сам Шопенгауэр ничего подобного не сделал. Обретя финансовую независимость, он стал жить в своё удовольствие.
Следуя своему распорядку дня, он писал утром, а затем отправлялся на прогулку со своим пуделем, играл на флейте, ходил в оперу и наслаждался вкусной едой и вином. Он никогда не был женат, и предавался любовным утехам по воле случая, чтобы не жертвовать своей независимостью. Он считал половое влечение главной движущей силой в человеческой жизни, более важной, чем инстинкт самосохранения, и более глубоко укоренённой, чем беспричинная жестокость, которую он вслед за Достоевским относил к наиболее важным импульсам. Размышления Шопенгауэра о «метафизике» половой любви оказали глубокое влияние на Фрейда.
Шопенгауэр считал большинство людей неразумными существами, поэтому старался вести себя с ними осмотрительно. Хоть он и представлял себе мир полным страданий, сам он всячески старался их избегать. Его идеалом было самоотречение, однако на деле он жил согласно максимам буржуазной мудрости. В отличие от Ницше, он ничуть не был похож на святого, и знал это.
По сути, Шопенгауэр вёл двойную жизнь, предаваясь удовольствиям с одной стороны и проповедуя тщету желания с другой. Тот, кто считает, что философ должен жить согласно своему учению (как это делал, например, Сантаяна), назовёт это лицемерием. Однако осмотрительность и забота о себе помогли Шопенгауэру создать одни из самых проницательных и мастерски написанных трудов в современной философии.
Основу жизни Шопенгауэра составляли нормированный умственный труд, гедонизм и расслабление при помощи музыки. Он ценил удовольствия, но также берёг своё здоровье. А ещё он был бережлив. Несмотря на полученное от отца наследство, он считал важным иметь собственный истичник дохода — не только чтобы избежать необходимости заниматься монотонным трудом, но и чтобы не зависеть от писательства. Он был очень рад тому, что не должен был угождать издателям и прислушиваться к мнению других философов своего времени, которых презирал и высмеивал.
Для Ницше, сына проповедника, смерть Бога была важнейшим событием в истории — переломным моментом, который требовал от человечества найти новый смысл, чтобы не погрязнуть в пучине нигилизма.
Для Шопенгауэра история была лишена смысла. Христианина, надеющегося на спасение в истории, это привело бы в отчаяние. Однако если бы он отказался от этой ложной надежды, то обнаружил бы, что отсутствие смысла в истории освобождает, так как побуждает отречься от мира. Как Шопенгауэр написал в своём эссе против христианства:
«Религия, основанная на одном-единственном событии и пытающаяся сделать из этого события, имевшего место в конкретный момент и в конкретном месте, поворотный момент истории мира, имеет очень хрупкое основание и не может просуществовать долго … как же мудро, с другой стороны, устроен буддизм с его тысячей Будд … Множество Будд необходимо потому, что в конце каждой кальпы мир уничтожается, а вместе с ним и учение. Каждый новый мир нуждается в новом Будде. Спасение есть всегда».
Отвергая хритианство, Шопенгауэр отвергал и философию, согласно которой история — это процесс освобождения человечества. «История, — писал он. — Это один длинный, тяжёлый и абсурдный сон человечества». Он с презрением отвергал философию Гегеля, ведущего немецкого мыслителя той эпохи, считавшего историю развёртыванием Мирового Духа. Данная идея Гегеля подготовила почву для современной философии, в которой человечество занимает место Бога. Монотеизм и гуманизм (и тот, и другой является фикцией) породили иллюзию о том, что история имеет смысл. Для Шопенгауэра, как и для древних гностиков, спасение было не событием во времени, а освобождением от оков времени.
Шопенгауэр был последователем и критиком Канта. Великий мыслитель эпохи Просвещения продемонстрировал, что реальность непознаваема для человеческого разума. Всё, что нам доступно — это видимость. Как, в таком случае, надлежит жить? Будучи набожным христианином, Кант не мог принять ответ Дэвида Юма, который советовал следовать природе, привычкам и традициям. Кант заново провозгласил христианские ценности с позиций рационализма. Каждый разумный человек, действующий согласно категорическому императиву — «поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом», — утверждал он, придёт к одним и тем же нравственным законам. Это была просвещенческая версия Золотого правила: «поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой».
Шопенгауэр возражал, что люди, применяющие Золотое правило, необязательно приходят к одинаковому понятию о добре и зле. Христиане, например, в прошлом одобряли многие вещи, которые ныне считаются несправедливыми — прежде всего, рабство. Последователи Канта, конечно, могут сказать, что это происходило из-за ошибок в применении категорического императива. Но какие есть причины считать, что он должен неизбежно порождать единый набор универсальных законов? Если не постулируется бог-законодатель, нет оснований рассматривать этику как подчинение некоему закону. Шопенгауэр считал основой этики сострадание к другим людям, которое вытекает из осознания иллюзорности Я. Избавление от этой иллюзии и есть спасение. В свободном человеке воля утихает. Мгновения этой свободы испытывает каждый из нас, созерцая красоту. Данный образ мыслей Шопенгауэр позаимствовал из философии веданты, которую изучал одним из первых среди европейских мыслителей.
Шопенгауэр был непримиримым атеистом в том смысле, что отвергал идею бога-творца. Однако утверждая реальность невыразимого, он недалеко ушёл от апофатического богословия немецких мистиков и православной церкви.
Мистический атеизм Шопенгауэра оказал влияние на нескольких самобытных мыслителей. Одним из них был ныне почти забытый философ Фриц Маутнер (1849 — 1923), автор четырёхтомной истории атеизма. По мнению Маутнера, атеисты должны отказаться не от веры в Бога, а от самой идеи Бога. Он считал атеистами некоторых величайших мистиков — например, Майстера Экхарта (1260 — 1328), который молился Богу, чтобы тот избавил его от идеи Бога. Результатом атеизма по Маутнеру должен был стать «мистицизм без бога» — безмолвное созерцание мира, лежащего по ту сторону слов.
В философии Шопенгауэра есть свои изъяны. Он считал материальный мир иллюзией, но не объяснял, как и почему возникла эта иллюзия. Не всё гладко и с его представлением о спасении. Если по ту сторону мира лежит пустота, то самый простой путь к освобождению — это самоубийство. Шопенгауэр возражает, что самоубийство ничего не решает, так как воля попросту воплотится в иной форме. Однако если жизнь — это одно сплошное страдание, то смерть для страдающего индивидуума решает всё.
С другой стороны, из иллюзорности мира ещё не вытекает необходимость бегства от него. Как Шопенгауэр утверждает в большинстве своих трудов, человеческая жизнь — это бессмысленное желание. Однако бессмысленность существования также можно воспринимать как игру. В индуизме вселенная — это творческая игра (лила) Бога. Шопенгауэр ревностно придерживался идеи о том, что мир нуждается в спасении. Но от чего? В конце концов, всё сущее — это лишь майя. Освободившееся сознание, не ищущее спасения от мира, может обрести удовлетворение, играя свою роль во вселенской иллюзии.
Негативная теология: Бенедикт Спиноза и Лев Шестов
Нелегко провести чёткое разграничение между негативной теологией и атеизмом. Атеист, отвергающий Бога-творца, может при этом верить в Бога, незримо пронизывающего всё сущее. Голландско-еврейский философ XVII века Бенедикт Спиноза был как раз таким атеистом; он верил, что Бог имманентен и что его можно познать при помощи разума, но описать — только в негативных понятиях. Бог Спинозы — бесконечная и вечная субстанция — это сам мир, только лишённый атрибутов, свойственных объектам этого мира.
Свой величайший труд, «Этику», Спиноза начинает, заявляя о намерении доказать существование Бога. Под «Богом» Спиноза подразумевает единую, вечную и бесконечную субстанцию. Но если понимать Бога таким образом, то Бог монотеистической религии не может существовать. Трансцендентная сила не могла создать самодостаточный мир. Как в еврейской, так и в христианской традиции акт творения — это выражение свободной воли. Однако свобода воли — это иллюзия, как среди людей, так и среди богов.
Мир — это система, в которой всё так, как должно быть. Нет ничего случайного и нет никаких чудес. Единственная возможная свобода в таком мире — это свобода ума, то есть понимание, что ничто не может быть иначе, чем есть.
Отвергнув саму логическую возможность существования Бога-творца, Спиноза показал себя радикальным атеистом. Тем не менее, в конце «Этики» он заявляет: «Из сказанного мы легко можем понять, в чём состоит наше спасение, блаженство или свобода. А именно — в постоянной и вечной любви к Богу». Эта «познавательная любовь к Богу» есть «высшее благо» человеческой жизни. Понимающий Бога не может ненавидеть его. Но человек не может просить, чтобы Бог любил его в ответ, так как он и Бог — одно и то же. Существует лишь Бог.
Может показаться странным, что Спиноза сначала стремится доказать, что Бога монотеистической религии не существует, а затем утверждает, что любовь к Богу — это высшее благо. Но тем самым Спиноза пытается объединить в единую систему два диаметрально противоположных взгляда на мир — взгляд бесконечного, вечного Абсолюта и взгляд ограниченного, смертного человека. Вот только эти два взгляда слишком разные, чтобы их можно было сравнить — не говоря уже о том, чтобы объединить в единое целое. Зачем Спиноза решил это сделать станет ясно после того, как мы рассмотрим контекст, в котором развивалась его мысль.
Спиноза родился в 1632 году в Амстердаме, куда его семья бежала из Португалии после того, как инквизиция заставила евреев принять христианство. Он воспитывался в традициях иудаизма, но даже в юные годы сомневался в этой религии. Он не пытался переубедить других верующих, однако, вероятно, делился с ними своими идеями. В 1656 году он был отлучён от синагоги.
Для исключившей Спинозу еврейской общины его инакомыслие могло быть не только догмы, но и вопросом безопасности: в тот период в Европе (и Нидерландах в частности) имели место жестокие религиозные конфликты. Ещё одной причиной его изгнания могло быть то, что он поддерживал связь с другими инакомыслящими, некоторые из которых принимали участие в политической жизни. Как бы там ни было, идеи Спинозы были однозначной ересью.
После отлучения Спиноза жил спокойной жизнью, зарабатывая на жизнь шлифовкой линз. Он отказался от предложенного ему поста в университете, так как опасался, что это может ограничить его свободу и независимость. Его не интересовали деньги и собственность. В 1660 году он переехал из Амстердама в маленькую деревню близ Лейдена, продолжая поддерживать переписку с некоторыми из величайших умов того времени, в том числе философом Лейбницем и учёными Гюйгенсом и Бойлем. В последние годы жизни он работал над политическим трактатом, который так и остался незаконченным. Он умер в 1677 году, вероятно от осложнений туберкулёза — болезни, которой страдал с ранних лет. Знавшие его люди отзывались о нём как о добродушном, заботливом и скромном человеке. Его философия, напротив, была строгой, бескомпромиссной и очень амбициозной.
В одном из писем Спиноза заявлял: «Я не утверждаю, что нашёл лучшую философию, но знаю, что познал истинную философию». Философы-рационалисты его времени отвергали традиционную религию, но опасались открыто её критиковать. Декарт отчаянно пытался решить психофизиологическую проблему, а Лейбниц — примирить свою рационалистическую философию с христианством. Они хотели заниматься наукой, не отказываясь от религии.
Спиноза был более радикален в своём мышлении и отверг фундаментальный постулат монотеизма — дуализм сознания и материи, лежащий в основе идеи о мире как творении Бога. Для Спинозы могла существовать только одна субстанция — сам Бог. Его философия, которую часто называют пантеизмом (учение, отождествляющее Бога и мир), является скорее разновидностью монизма, согласно которому все объекты в мире сводятся к единой, бесконечной и вневременной субстанции.
Философия Спинозы решает многие проблемы, связанные с монотеизмом. Проблема зла устраняется отказом от идеи о том, что зло существует независимо от человека. Поскольку не существует свободы воли, то никто не может решить совершать зло по своей воле. Добро и зло — это отношение человека к миру, а не аспекты самого мира.
Однако данный взгляд ставит новые проблемы. Откуда Спиноза мог знать, что этот взгляд верен? Он пришёл к выводу о том, что мир сводится к единой бесконечной субстанции при помощи разума. Моделью разума для него была математика, а точнее геометрический метод. Как и Бертран Рассел на раннем этапе своей мысли, он верил, что математика открывает доступ к вечным истинам. Он испытал влияние развивающихся в тот период наук, однако его философия имеет мало общего с экспериментальным методом. Его мышление ближе к средневековой схоластике. Утверждение Спинозы о том, что Бог существует по необходимости, мало чем отличается от онтологического аргумента Ансельма Кентерберийского (1033 — 1109), согласно которому если идея совершенного существа существует в нашем разуме, значит такое существо должно существовать и в реальности. Как и Ансельм, Спиноза верил в космический порядок, отражённый в человеческом уме. Однако существование такого порядка — это вопрос веры, а не заключение, основанное на доказательствах.
Второй вопрос заключается в том, зачем кому-либо поклоняться Богу Спинозы. Его идея бесконечной и вневременной субстанции имеет суровое величие. Но это лишь интеллектуальный конструкт, и непонятно, зачем кому-либо посвящать свою жизнь подобной абстракции. Спиноза утверждает, что познать Бога можно лишь отбросив эмоции. В своих трудах, написанных на латыни, он призывает «не плакать, не смеяться, не ненавидеть, но понимать». Но с какой стати отрекаться от человеческого ради безразличного Божества?
Польский философ Лешек Колаковский назвал философию Спинозы «философией смирившегося мистика, который подкрепляет свой мистицизм картезианской интеллектуальной системой, философией эскапизма, теорией свободы, достигаемой при помощи отвержения конечности мира». Однако это противоречит эсктазу, который, по мнению Спинозы, полностью сознающий человек испытывает, когда понимает, что всё так, как должно быть. Сантаяна, большой поклонник Спинозы и большой критик его философии, писал:
«Преодолев все человеческие слабости, даже кажущиеся добрыми и благородными, и отдавая должное силе и истине, даже если они погубят его, он вступил в обитель сверхчеловеческой мудрости — не потому что мир, каким он его видел, был приятен, а потому что он презирал самообольщение. С жертвенной решимостью пророка он шёл навстречу своей судьбе, какой бы трагической она ни была».
Однако, как далее пишет Сантаяна, проблема не решается самоотождествлением с Богом или Природой. Смертная душа может сколько угодно считать себя частью разумного космоса, но это ещё не означает, что такой космос существует.
В мысли Спинозы есть и другие противоречия. Его иногда называют радикальным мыслителем, пропагандировавшим либерализм. Действительно, он был не только бесстрастным метафизиком. Он также ревностно отстаивал свободу мысли и свободу слова. Но какой смысл в этих свободах, если люди не в силах влиять на то, как они мыслят? Если единственная возможная свобода — это свобода знать своё место в необходимом порядке вещей, раб тоже может считаться свободным. Именно так считал философ-стоик Эпиктет (50 — 135 н.э.), родившийся в рабстве. Раб, который имеет развитый ум и умеет контролировать свои эмоции, свободнее своего хозяина, говорил он. Однако Спиноза не верил, что большинство людей когда-либо станут разумными существами. В своих политических трудах он открыто заявляет, что большинство людей не в силах постичь истину, поэтому ими следует управлять при помощи мифов и символов. Более того, он говорит, что эти люди не должны его читать: «Толпу и всех тех, кто подвержен таким же аффектам, как она, я не приглашаю к чтению этого труда; я даже предпочёл бы, чтобы они совсем не обратили внимания на эту книгу, нежели были бы огорчены ею, толкуя её превратно, как это они обыкновенно делают».
Согласно этому взгляду, либеральные свободы могут иметь лишь поверхностную ценность для большинства людей. Однако они также не особо ценны для разумного меньшинства, представители которого будут в одинаковой мере свободными как при либеральном режиме, так и при тирании.
Политические и социальные свободы, занимающие центральное место в спинозовском либерализме, представляются маловажными в более широком контексте его мысли. Единственная свобода, которая имеет значение — это внутренняя свобода, которая, по словам Спинозы, заключается в принятии того факта, что всё в мире так, как должно быть.
Итог философии Спинозы — это подчинение свободы необходимости. К аналогичному выводу пришёл и русско-еврейский религиозный мыслитель Лев Шестов (1866 — 1938), который именно по этой причине отвергал философию Спинозы. Бескомпромиссный рационалист, Спиноза считал, что Бога можно познать лишь при помощи чистого разума. Шестов же был радикальным фидеистом. Он считал, что вера не имеет ничего общего с разумом, а путь к Богу лежит через сбрасывание оков разума. Бог для него был областью бесконечно возможного, лежащей за пределами любых законов, будь то логики или этики.
Трудно найти двух современных философов с более разными взглядами на Бога и свободу, чем Спиноза и Шестов. В глазах Шестова Спиноза был пророком фатального заблуждения, в чьей системе не оставалось места духовной свободе. Философия Спинозы заключала душу в концептуальной темнице, которую человеческий разум построил сам для себя.
По мнению Шестова, всякое человеческое понятие о Боге должно быть отброшено. В этом он напоминал средневекового мистика Майстера Экхарта. И у того, и у другого грань между творцом и душой человека размыта, а иногда и вовсе стёрта. Но если, как утверждал Маутнер, Экхарта следует считать атеистом, то же самое верно и в отношении Шестова.
В своём главном труде, «Афины и Иерусалим», Шестов писал:
«Огромность, несравненная чудесность и вместе с тем ни с чем не сообразная парадоксальность, точнее, чудовищная нелепость библейского Откровения выходит за пределы всякой человеческой постижимости и допускаемых возможностей. Но для Бога нет невозможного … И в конце концов падший человек … только об обетованном ему οὺδέν ὰδυνατήσει ὺμίν (не будет для вас ничего невозможного) и тоскует».
Для Шестова требовать невозможного — это часть веры. Спиноза же требовал подчинения необходимости, поскольку был одержим идеей единства.
«Мы живём и в тесноте, и в обиде. Просторнее нам не дано устроиться, и потому мы стараемся завести порядок, чтоб хоть поменьше обид было. Но зачем приписывать Богу, который не ограничен ни пространством, ни временем, ни чем иным, такую же любовь и такое же уважение к порядку? … Нужды нет никакой. Стало быть, идея всеединства есть идея совершенно ложная, так как философия обычно без этой идеи обойтись не может, то — второе, стало быть, — наше мышление поражено тяжкой болезнью, от которой мы должны стараться всеми силами избавиться».
Для Шестова философия Спинозы была примером этой болезни. Он разделял мнение Спинозы о том, что Бог превосходит любые приписываемые ему человеком атрибуты. В остальном же их взгляды были противоположными.
В определённом смысле, Шестов ближе к Сантаяне, чем к Спинозе. Сантаяна отвергал идею Спинозы о познаваемости мира: «Наш мир — воплощение случайности и абсурдности», — писал он. Шестов считал так же, однако делал из этого совсем другие выводы. Для Сантаяны случайность была проблемой. Для Шестова — олицетворением Бога.
Шестов видел философию подчинения необходимости не только в системе Спинозы, но и в сверхчеловеке Ницше, обретающем свободу в amor fati — любви к неизбежности. И Спиноза, и Ницше были поклонниками греческой философии и почитали судьбу, а не Бога.
Большой поклонник Достоевского, которому он посвятил две из своих ранних книг, Шестов встал на сторону человека из подполья в его бунте против «хрустального дворца» разума.
Как и Иван Карамазов, Шестов отрицал теодицею в любом виде. Вера для него была не путём к гармонии, а бунтом против любой системы мысли, стремящейся примирить человечество с необходимостью. Он высмеивал попыткий найти смысл или логику в истории:
«Ищут смысла истории и находят смысл истории. Но почему история должна иметь смысл? Об этом не спрашивают. А ведь если бы кто спросил, может, он сперва бы усомнился в том, что история должна иметь смысл, а потом убедился бы, что вовсе истории и не полагается иметь смысл, что история сама по себе, а смысл сам по себе».
Шестов знал, о чём говорил. Он стал свидетелем сначала распада России после Первой мировой войны, а затем её захвата большевиками. Он покинул Россию в 1919 году после того, как ему приказали добавить марксистское предисловие к его книге о религии. Он отказался. После долгого и трудного путешествия он оказался в Париже, где и провёл остаток жизни. Среди ценителей его творчества были французский мыслитель-атеист Жорж Батай, румынский и французский эссеист Эмиль Чоран, Альбер Камю и Д. Г. Лоуренс.
Шестов хотел жить в мире, где происходят чудеса. Он пришёл к вере через радикальное сомнение. Однако даже радикальный скептицизм не может предоставить безграничную свободу, которой требовал Шестов. Он хотел вернуться к положению дел, предшествовавшему грехопадению, когда всё было возможно. Однако грехопадение — это цена сознания. Пути назад нет.
Жизнь без веры и неверия
Бог монотеизма не умер. Он лишь ненадолго сошёл со сцены, чтобы вновь взойти на неё в облике коллективного человечества, стремящегося к самореализации в истории. Однако, как и Бог монотеизма, человечество — это плод нашего воображения. Существуют лишь отдельные люди с противоречащими друг другу целями, ценностями и образами жизни. Как объект почитания человечество имеет множество недостатков. Монотеистические религии имели одно важное преимущество: они признавали, что о Боге нельзя знать почти ничего. Ещё со времён пророка Исаии верующие допускали, что Бог отвернулся от мира, так как в ответ на просьбы о знаке божественного присутствия, сталкивались лишь с deus absconditus — отсутствующим Богом.
Попытки покончить с монотеизмом приводят к тому же исходу.
На протяжении многих поколений атеисты ждали прихода нового человека: коммуниста Маркса, независимого индивида Милля и сверхчеловека Ницше. Ни одно из этих фантастических существ так никто и не увидел. Новое человечество так же призрачно, как и любое божество.
Человечество — это deus absconditus современного атеизма.
Свободно мыслящий атеист в первую очередь должен был бы подвергнуть сомнению господствующую веру в человечество. Однако мало надежды на то, что современные атеисты откажутся от почитания этого фантома. Они не смогли бы жить без веры в то, что стоят во главе развивающегося вида. Их охватили бы паника и отчаяние.
Согласно грандиозным теориям, которые сегодняшние атеисты унаследовали от позитивистов, по мере развития науки религия исчезнет. Однако несмотря на то, что наука сегодня развивается стремительно как никогда, религия по-прежнему процветает. Приверженцы светских религий утверждают, что это лишь временно, и рано или поздно с религией будет покончено. Однако смесь злобы и замешательства, с которой они наблюдают за возрождением традиционных религий, показывает, что они сами не верят в свои теории. Атеисты, демонизирующие религию, сталкиваются с той же неразрешимой проблемой зла, что и христиане.
Чтобы понять атеизм и религию, необходимо отказаться от распространённого убеждения о том, что они противоположны друг другу. Если вы сумеете увидеть то, что объединяет милленаристскую теократию Мюнстера с большевистской Россией и нацистской Германией, то сможете понять, что к чему. Если вы увидите, что теология, утверждающая невыразимость Бога, мало чем отличается от некоторых разновидностей атеизма, то поймёте нечто важное о пределах человеческого понимания.
Современный атеизм — это продолжение монотеизма «иными средствами». Отсюда бесконечная череда суррогатов Бога вроде человечества, науки, технологии и трансгуманизма. Но нет причин для паники и отчаяния. Вера и неверие — это две позиции, которые разум может занять перед лицом непостижимого. Мир, лишённый Бога, и мир, пронизанный божественным присутствием, не так уж отличаются друг от друга.
©John Nicholas Gray
Оригинал можно почитать тут.